Леонид Игошев (Москва)

Неприятие старообрядцами употребления табака (из-за чего над ними столь долго издевались их противники) на самом деле имеет глубокие корни. Это — остаток большого и давнего протеста, с которым весь православный — староправославный, традиционный — мир встретил новый наркотик.

Открытие Америки означало, помимо всего прочего, еще и столкновение с ритуальной наркотической культурой, издавна процветавшей в Южной Америке. Языческие жрецы всевозможных южноамериканских племен для общения со своими "божествами" практиковали как поедание, так и курение всевозможных растений, дурманящих мозги. (Там это распространено и до сих пор. Не столь давно исследователь Карлос Кастанеда описал, как колдуны из разных индейских племен используют наркотики для перехода, как они считают, в сверхреальный мир, для превращения в животных, колдовских действий по нанесению вреда и прочего в том же духе.) Европейцы, приплывшие в Америку, частенько были людьми далеко не лучшего поведения — такими, которых порядочное государство просто не могло бы потерпеть. Всю эту вольницу, драчливую, необузданную, признающую только силу оружия, испанская (а затем и английская) корона кидала на покорение новых стран — чтобы не тратиться на их поимку, содержание в тюрьме, оплату услуг палача и прочее. Естественно, что этой публике понравились всевозможные виды дурмана. И столь же естественно, что разбогатевшие и вошедшие в честь представители сей публики привезли курение табака в Европу, откуда эта мода распространилась далее.

И знаменательно, что в православных странах появилось противостояние этому наркотику. Православный мир словно бы почувствовал присутствие, дыхание другой культуры, другого мира — того, где дурман почитается чем-то высшим, чуть ли не божественным.

Первой забеспокоилась Румыния. В ней, впрочем, табак и появился ранее всего. В Румынии, тогда входящей в состав Турции, сложилась легенда про табак. Будто бы по свету шатались два беса. Один из них влюбился (!) в замужнюю женщину и всячески пытался ее соблазнить. Но она хранила верность мужу. Тогда бес с отчаяния удавился. В тот момент, когда он издох в петле, он превратился в кучу дерьма — и оное из петли вывалилось. На эту кучу ветром занесло тыквенное семечко. Выросла большая и уродливая тыква. Второй нечистый понял, что на гибели товарища можно сделать самому карьеру — и принес тыкву в ад. В ней бесы провертели дырочку — и все по очереди там, как говорится, воздух испортили. После этого зловонные семена нечистые стали рассаживать по всей земле — и это-то и есть табак.

Нельзя не заметить, что в этой легенде, несмотря на ее "остроумие", присутствует и попытка, используемая сейчас многими гипнотизерами-целителями: подспудно, между делом внушить отвращение к вредному зелью. Увы, Румыния несмотря на некоторые усилия, стала одним из крупнейших поставщиков табака на Востоке.

В России XVII-го века с табаком боролись проще: его курение запрещали на государственном уровне с жесточайшими мерами наказания, вплоть до смертной казни и конфискации имущества. Впрочем, быстрое появление таких жестко запретительных указов царей Михаила Феодоровича (первого Романова) и Алексея Михайловича вполне понятно. Дело в том, что в России распространялось курение табака через кальян с водяным фильтром (поэтому для старинных документов типично выражение не курить, а "пить табак"). При таком виде курения вскоре наступает быстрое и сильное одурманивание, вплоть до длительного обморока. Курильщик падает, что называется, "отключается", в кальяне угли тлеют... Большинство домов в то время даже в Москве, не говоря о прочих городах, было деревянным — и пожары были подлинным бедствием. Естественно, что власти курильщиков не щадили.

Но от этого до осознания всей опасности наркотика было еще далеко. Помог таковому осознанию великий реформатор Петр I. Он учредил при себе развлечение, включавшее, в виде шутовства, фактическое служение "черной мессы" или "сатанинской литургии" — так называемый "Всешутейший и всепьянейший собор".

На этом "соборе" шло не просто пародирование церковной службы . Пародирование, пусть даже открытая издевка — это нечто другое. Петр, конечно, мог воспринимать свой похабный "собор" только как издевку. Но точное сохранение структуры церковной службы — и вместе с тем подставление на роль Бога древнеримских богов не есть ТОЛЬКО пародирование. Это уже другое — это стоит на грани именно "сатанинской литургии", которые издавна были распространены среди магов и колдунов Запада. Тем более что грамотные русские люди через азбуковники получили некоторые разъяснения насчет "лживых еллинских богов", которые представлялись как люди, обожествленные "несмысленными еллинами". Например, про того же Бахуса, которому Петр воистину "служил со всеусердием", в одном из азбуковников было сказано: "блудник бе и пияница, после да заклан бысть от преисподних". Афродита-Венера определялась как "волхва и чародейка, и блудница несытая". Западные люди могли относиться к божествам античной старины как к неким аллегориям, символам. Но для русских людей эти божества были людьми, служащими нечистым — и обожествленными "несмысленными еллинами". То есть эти божества были для русских людей того времени РЕАЛЬНОСТЬЮ — причем САТАНИНСКОЙ реальностью. Естественно, что многие русские люди к петровским безобразиям, нашпигованным открытым поклонением этим самым... божествам, отнеслись не как к пародии, издевке, пусть и похабной, и относящейся к тому, над чем шутить — грешно, а как к самой настоящей службе — в честь нечисти.

И на этой "службе" Петр ввел... КУРЕНИЕ! Причем не просто курение в свое удовольствие; нет, всячески провозглашалось, что это —каждение фимиама Бахусу...

Как могли понять это русские люди? Да только напрямую: курение и есть фимиам "поганским богам" — то есть нечисти.

И, естественно, старообрядцы, стоявшие за древние устои — и внимательнейше следившие за каждым проявлением непочтительности к вере, воспринимавшие все со стороны религиозной, не могли пройти мимо такого культа. В итоге — неприятие табака приняло новые черты. Позднее появилось и знаменитое сказание — выписка из книги "Пандок" (в одной из рукописей дано и другое название книги — космография, то есть описание мира; это неудивительно, если учесть, что старые космографии были полны различных сказаний). Она достаточно известна. Но появлялись и новые сказания. Одну из них, облеченную в форму поэмы, мы и хотим предложить читателям.

Данная поэма появилась где-то в 1840-х годах. В это время в русском образованном обществе постепенно сходило на нет повальное увлечение стихами; но в старообрядчестве, очевидно, это общерусское увлечение продержалось дольше. Стихи писались многими, и не только для пения. Известная книга Т. С. Рождественского "Памятники старообрядческой поэзии" (СПб., 1912) может служить тому подтверждением.

По ней мы и приводим данную поэму. Целиком печатать ее было бы затруднительно из-за ее непомерной величины. Поэтому даны несколько отрывков, которые, по нашему мнению, наиболее хорошо написаны.

В книге текст поэмы приводится по двум источникам. При ближайшем их рассмотрении оказалось, что ни один из них, несомненно, оригиналом не является, а они оба восходят к какому-то общему оригиналу. Причем, несомненно, они оба являются значительно ухудшенными по сравнению с оригиналом. В целом поэма написана пятистопным ямбом с парной рифмовкой; но наряду с местами, твердо выдержанными в этом размере, существует немало мест с шестистопником (классическим александрийским стихом), а также совершенно безметрическими стихами. Поэтому мы позволили себе сделать составной вариант, а также в некоторых случаях дополнить слова, необходимые для меры стиха и явно, по нашему мнению, присутствовавшие на этом месте (обозначены угловыми скобками < >), а также выкинуть некоторые явно лишние слова, появившиеся из-за неграмотности и дерзости переписчиков (обозначены квадратными скобками [ ]). В таком виде и печатаются данные отрывки. Промежутки между ними, сделанные нами, обозначены отточиямиотточьями; те же, что были в печатном тексте (ибо и там были явные выпуски) — обозначаются рядом тире.

Разумеется, оценить данную поэму — дело читателя. Но все же необходимо сказать несколько слов. Она написана в стиле всевозможных "посланий", "рассуждений", несколько устаревших к ее времени — но, очевидно, еще бытовавших на периферии литературы. Стиль этих рассуждений, как можно заметить, в ряде случаев был близок к специфически фольклорному стилю — так называемой рифмованной раешной прозы. Но встреча их происходила, как правило, на почве подобных рассуждений, по преимуществу старообрядческого происхождения. Ибо раешным стихом излагались вещи несерьезные, развлекательные — а всевозможные послания были заведомо серьезны. Более того, раешный стих бытовал среди неграмотных людей — а послания, естественно, сочинялись только людьми грамотными, мало того — примыкавшими к высокой литературе. Поэтому встреча таких стилей, при всей их схожести, могла произойти либо при желании литератора-профессионала их использовать, либо в старообрядческой среде, где грамотность не расходилась со связью с народом и серьезность отношения к сюжету, отражавшаяся нередко в высокопарности слога, не исключала саркастической критики.

Такова и эта поэма. Она примечательна еще и тем, что ее неизвестный автор, по преимуществу в финале, отразил свои попытки показать, что такое наркотическая зависимость — и определил это явление как нечто бесовское. Это звучит сейчас как никогда своевременно. Не менее своевременна и попытка решения им вопросов, что же нужно и можно делать с теми или иными данными нам средствами. Он не отрицает пользы от табака — но резко ограничивает круг его применения, отрицая наркотическое его употребление. (Вспомним Гиппократа: все — яд и все — лекарство: разница в том, какими дозами, как и от чего применять.)

Небезынтересен и сам сюжет, весьма типичный для того времени, когда литераторы старались всячески описывать адские "церемонии", пользуясь этим для обличения многих сторон действительности (Лермонтов — "У беса праздник" или "Лекарство от холеры"; Сенковский, он же Барон Брамбеус — "Большой выход сатаны"; В. Сиротин — "Прием у сатаны"). В этот сюжет хорошо укладывается "тема", которая, как мы видим, была "дана" еще Петром I — курения как фимиама для нечисти.

Примечателен и ее язык, при всей своей неуклюжести не лишенный яркой выразительности. Чего стоит одно определение табака: "Разъемистый, приманчивый, куражный"!

Нет, ее автор был явно человек с талантом...

Словом, при всей наивности и некоторой неуклюжести поэма предстает перед нами не только как исторический памятник, но и как не утерявшая актуальности попытка неизвестного старообрядца откликнуться на злобу жизни — и найти достойное решение.

"Лишился мир духовного ума…"

Враждебник наших душ и лжи отец

Предвидел века близкий конец.

Страшась гореть в геенне бесконечной,

Умыслил грех ввести бесчеловечный

И в тартаре зубами заскрипел,

Как лев, разверзши челюсти, взревел:

— Коль горестно душа моя томится,

Что фимиам Мессии лишь курится!

Почто Распятый Он Мариин Сын

Приемлет днесь почтение один?

Я зрю: хотя уже развратен свет,

Но мне благоуханной жертвы нет.

Уже я скверны моды издавал,

Учил пиянству, драки воздвигал,

Но все душа моя не насытилась,

И новое желание явилось.

Еще вновь сердце во мне горит,

Я теми жертвами весьма не сыт.

Пущай издал на свет отличну моду,

Дай отниму молитвенну свободу,

Прелестно ремесло издать хочу,

Чем рану нестерпиму излечу.

Пилат, что на Голгофе водрузил,

Тем древом сердце мое пронзил.

Страдал ей тысячу и больше лет,

Погиб мой ум, к лечьбе надежды нет. —

Изрек сие — и без вести пропал,

Как будто вечно в аде не бывал.

В бездонной тартар шумно опустился

И в размышление презлое погрузился,

И долго думал там: какой бы грех

Прогневить Бога мог поспешней всех?

Оттоле долго беси ожидали,

Почто же скрылся, все того не знали.

[Ну] И выдумалсей адский Асмодей

Препагубнейший грех для всех людей.

Что ж выдумал? — Премерзко утешенье

На нераскаянное прегрешенье,

И вдруг из тартара как огнь явился

И с радостью на троне очутился.

Немедленно начальство тьмы собрал

И план обдуманный им рассказал.

— Ура! — кричали все, чем честь явили,

И все полки знамена преклонили.

Тут Вельзевул дал князю тьмы такое приказанье:

Достать травы, чтоб приложить старанье,

Послать за табаком, где брал Веспуцый .

Сейчас <туда> и полетел бес куцый,

Слуга на зло послушный и ретивый

И хват к делам, непромах, торопливый,

Как молния в Америку слетал,

С папушамидиаволу предстал.

А он его велел смолоть, подправить,

Но чтоб покрепче был, велел золы подбавить,

Чтоб всех всегда манил и привлекал

И ввек бы адской силы не терял...

Разъемистый, приманчивый, куражный,

Навек волшебной силою преважный .

Князь тьмы сперва отпробовал сам,

Потом — начальникам и всем бесам.

И вот с него тогда развеселились,

Играли, прыгали, как будто все взбесились;

Без рома, без шампанского вина,

Толпа бесов куражна и пьяна:

Пошли веселья, пляски, ликованья,

Так точно, как у пьяниц в<о> собранье;

Как в роще Марьиной, иль в маскараде,

Куражились так бесы все во аде.

Табак все нюхали и поздравлялись,

Друг с другом все по-братски обнимались,

И громко все виват! ура! кричали,

За выдумку почтенье отдавали.

Тут новост[ь]<и>ю Вельзевул занялся

И всею силою зло вымыслить старался.

Желаемый успех чтоб получить,

Бесовской прихоти всех обучить,

Послал бесов к развратному народу,

Чтоб научить и выпустить в свет моду:

Как нюхать в нос табак и в чем его хранить,

Как трубки работать и как табак курить.

Вдруг табакерки выдумать не мог,

То сатана велел насыпать в рог.

И чтоб скорей табак все полюбили,

Отвергли Божий страх и ад забыли,

Важней всего к концу привесть успех,

И не был бы порожний нос у всех,

И чтоб нельзя было молитву сотворить, —

— Всех научили трубки ртом курить.

Но для такой бесовской моды новой

Во аде трубки не было готовой.

Диавол дал на вечную посмешку —

— Из ада вытащил горящу головешку,

Сперва чубук с аршин к ней прикрепил,

Потом и табаком всю крепко начинил;

Затем велел, чтоб бес больным тут притворился

И хитрым бы обманщиком явился:

Чтоб взявши в рот чубук, по улицам ходил,

Держа кисет в руках, табак везде курил.

Кто ни спросил бы: что ты делаешь такое?

— Лечусь, — чтоб отвечал, — се есть

лекарство дорогое.

— Но где ты, -— скажут, -— взял

толь странное лекарство?

Скажи: ходил за море в дальне царство,

Божусь царем, кой мир весь покоряет,

Его держава царства устрашает,

Клянусь! берусь я крепко за него,

Кури! ты здравый будешь от него;

Табак курить и нюхать в нос способно,

Всегда оно для каждого пригодно,

Табак тебе неложный есть целитель,

А я наставник твой и вечный покровитель;

Кто нюхает, хоть юн, хоть во сто лет,

Бывает здрав, умен — и скуки нет.

И в горе кто, он тех увеселяет,

И болен чем, он вскоре исцеляет. —

Вот как князь тьмы, правитель всей геенны,

Пустил се ремесло по всей Вселенной!

Коль злой обман придумал сатана!

Все мнят: утеха в боли нам дана.

Опомнись ты, табачник-греховодник...

Ужели наш Бог— греху виновник?

В дни мироздания Создатель всех

Ничто не сотворил для злых потех,

Хотя и произвел сие творенье,

Ужель на грех и скверно утешенье?

Увы! везде умножился табак,

И без него не могут жить никак...

Друзья! воззрите в путь протекших лет:

Стоял и без забав бесовских свет.

Бывали встарь военны полководцы,

Судьи, князья и мудры мореходцы;

Тогда бывали крезы-патриоты,

Любили пить, имели к роскошам охоты;

Бывали пресвященные владыки

И силою ума зело велики;

Из них когда и грешен кто бывал,

Но табака сего никто не знал!

Вот так премерзкая вошла забава,

Игрушка сатаны, душам отрава!

Везде в чести пресмрадный сей табак,

Губитель душ есть адский сей мышьяк.

Как море разлилась сия чума,

Лишился мир духовного ума...

В нем кроется магическая сила —

Как талисманом, мир обворожила.

...

Как беззаконен не был Вавилон,

А нюхать и курить не выдумал и он.

В нем роскошь всяка находилась,

Сия же мерзость и в оном не открылась.

Царь Александр, сей обладатель светом,

И он не занимался трубкой и кисетом.

Сей государь все воинство [свое] любил,

Тех жаловал, тех золотом дарил.

Квинт Курцийже сего не написал,

Что воинам табак он выдавал.

Есть люди с локоть, именем пигмеи,

Их обижают журавли и змеи;

Коль змеи где все в клуб совьются,

Тогда пигмеи все полком сберутся,

Вкруг змей табак сей раскладут,

Зажгут его и змеев там пожгут...

Воззри с высот и виждь, Царю Небесный:

Вот что творит поклонник Твой телесный!

Ты на хвалу создал его и славу,

А бес вручил табачную забаву.

Его Ты малым чем от ангелов умалил,

А бес и нюхать и курить его заставил!

Когда творил его, то та ли воля у Тебя была,

И ноздри твари сей на то ль она дала?

Не фимиам ли в церкви обонять?

А он табаком привык их набивать.

Когда диакон церковь всю кадит,

И у него нос табаком набит

То как же не понять,

Что фимиама он не может обонять?

Иной, пожалуй, и лжецом меня почтет

И с горькою досадой мне речет:

Почто ж благий Творец, Небесный Царь,

Произрастил сию прелестну тварь?

Опомнись ты, табачник! и внемли:

Для блага Бог все создал на земли.

Древа и злак на пользу созданы,

Людями же во зло употреблены.

На то ль пенька росла и лес родился,

Чтобы в петле Иуда удавился?

На то ль росли и дуб и кипарис,

Чтоб кудрями Авессалом повис?

Своя их воля в смерти той была

И до конца презлого довела...

Соделан меч — врагов им убивать,

Разбойник же волен им правых погублять.

Каменья, злато и сребро

Владыкой созданы нам на добро.

Но золото ведь как ценится:

Кто купит оным рай, другой и в ад вселится.

...

Ужель на то древа произрастали,

Дабы жиды на них Христа распяли?

О всякой вещи так должно судить,

Как спасти она, так может и губить.

Я верю, и табачный злак — добро,

И пользует, как в черный день сребро,

И свойство разное ему Бог даровал,

Чтоб лютые болезни исцелял;

Но выслушай, мой друг любезный,

Кому табак в нуждах полезный?

Коль у богатого поселянина

Разболится летом вся скотина,

Или сказать вам толком спроста —

Падет на скот вошь иль короста, —

Тогда действительно он варит злы лопуши

И моет спину, шею всю и уши.

Еще посредством сего табака

Бывает в мире польза велика:

Когда течет от поворотов Рака

И вступит Феб в путь линий зодиака ,

Тогда от ярости лучей

В скоте бывает множество червей.

Тогда табак тот трут и засыпают,

И всех червей тем в ранах заморяют.

Какой же бес содеял всем обман,

Безхвостый адский черный сей цыган,

Что стыдно мудрым людям и сказать,

Уверив, будто в нюханье здоровье следует искать.

...

Вождь злой тем недоволен был,

Что трубку с табакеркой всем вручил,

И выдумал еще курение сигарок,

Этот проклятый адский недогарок.

Дрянь эта черна не долее перста,

И носит подобие змеиного хвоста.

Но люди за честь курить сигарку поставляют,

И зелье то дымить во грех не полагают,

Не думая, что угожают бесовским тем помехам,

Во вред души, к спасенью неуспехам.

...

Вот как сатана всех нюхать научил

И после этого ко аду возопил:

"Будь весел, ад! Я совершил всю злобу,

Всех мучить будь готов, раздвинь свою утробу,

Табачников нам принимать пора,

К нам тучей полетят табачные тела!".

Да, люди! сомнительно, чтоб рай те получили,

Кои табак не воздержась курили:

И кто всю жизнь лишь нос свой набивал —

— Не может быть, чтоб Царство увидал.

Так грех сей мерзостью обилен,

Безмерно Духу Божию противен;

И если б кто вселенский был учитель,

Столп Церкви, мудрый миру просветитель,

И Духа Божия сподоблен он, —

Табак весь Божий Дух изгонит вон.

В табачный кто кружок лишь бы попал,

Уж у того ум здравый весь пропал.

...

[О,] человек! измерь, сколь бездна ада глубока,

Греха сего сколь пропастьвелика!

Когда чернилами соделалась морей всех влага,

Пространство неба было бы бумага

И в перья звезды обратились,

В писцов все ангелы переродились

И все писали б книги к поученью, —

То табачников не научили б отвращенью ,

От табака не возмогли бы отучить

И не сумели б их к спасенью обратить,

Хотя б огненный исподний океан

Грозил пожрать народ табачных стран,

И адский зев страшил всех поглотить, —

То и тем табачников не можем устрашить.

Тогда сей грех лишь сгибнет-пропадет,

Когда се время на косу падет!

И что ж последует за грех потом

Знаком кто с трубкой, с мерзким табаком?

За добродетель будет воздаянье,

А за табак жди адско наказанье.

Удобней миру нашему в хаос переродиться,

Чем слову Божию не совершиться.

А Бог усты Своими рек:

Когда был в мире ты, Мой человек,

За всяко слово праздное ты дашь ответ,

Греха ж табачного тягчее в свете нет.

Вонми! что видно из сего Христова слова?

А то, что за табак кромешная готова!

"ДУХОВНЫЕ ОТВЕТЫ", выпуск 13, 2000 г.