Синдром двоеверия на Руси не новость, так после крещения при святом князе Владимире многие продолжали сочетать в своем устроении и христианство и исконное язычество. Это явление нашло отражение и в материальной культуре древней Руси - вспомним затейливые орнаменты домонгольских храмов, полные языческой символики, древнерусские нательные кресты, также имевшие в декоре языческие элементы. Труднее судить о духовном состоянии самих русичей того времени, но явление двоеверия не иссякло на Руси и сегодня. Так в XVII веке религиозная революция родила никонианство, для которого православие было тем же, чем для православия ранее было древнее язычество.

Преодолевая колоссальное сопротивление православного большинства, никонианство утвердилось на Руси, пожалуй, лишь к середине – концу XIX века, сформировав, наконец, идеалы и проговорив их в лице так называемого «старчества». Существуя в издревле просвещенной евангелием стране, нововеры долгое время не могли наладить проповедь собственно никонианства, т.к. проповедовать было просто нечего. Ересь, как известно, означает выбор, избирание; ересиархи не полностью отвергают здравое учение, а лишь выбирают из него то, что им подходит, формируя из выбранного собственно то, что впоследствии называют ересью. Это теперь никонианские пастыри в своих советах пасомым в абсолютном большинстве случаев пользуются наследием этих «старцев», изначально же, после революционного террора XVII - XVIII веков, приходилось довольствоваться тем, что удавалось подыскать подходящего в библиотеках Молдавии и Афона. Так было востребовано в широкий обиход «Добротолюбие», известное и в древности, но используемое тогда по своему настоящему назначению - в монашеской среде. Оптина пустынь, эта Alma-Mater никонианства, сформировавшая собственно никонианское понимание христианства (практика была почерпнута в хлыстовских кораблях), начинала с печатания писаний древних подвижников, ныне же никонианские книжные и церковные лавки завалены кипами всевозможных изданий «писем оптинских старцев», «воспоминаний об оптинских старцах», «пророчествами оптинских старцев» и т.п. Начав с писаний подвижников древности, никонианство сформировало к концу XIX века свой собственный интеллектуальный капитал.

Содержанием (духовным капиталом) никонианства стала так называемая "духовная жизнь", призванная заменить жизнь церковную, или, точнее, собственно Церковь, униженную, расколотую и загнанную в подполье, на святом месте которой пышно расцвели тайные общества и многочисленные секты. Само понятие духовной жизни вполне правильное и возникло как результат аскетической практики древнего монашества, однако в послераскольной России это вполне благочестивое понятие (практика) было призвано совершить подмену духовной жизни Церкви на частную духовную жизнь отдельной личности. «Стяжите дух мирен (Святой) и вокруг вас спасутся тысячи» - вот лозунг никонианства и это понятно, ведь «на святом месте мерзость запустения» и «надо бежать в горы» - т.е. к духовным людям, уже "стяжавшим Святаго Духа" и вокруг них спасаться. По-сути нововеры словно говорят, что в их церкви спастись нельзя, там нет Св. Духа, которого нужно искать у «старца». Вот знаменитая «Беседа о цели христианской жизни»: Говорили вам: ходи в церковь, молись Богу, твори заповеди Божии, твори добро - вот тебе и цель жизни христианской… Вот я, убогий Серафим, растолкую вам теперь, в чем действительно эта цель состоит. Истинная же цель жизни нашей христианской состоит в стяжении Духа Святого Божьего». В древности духовная жизнь как целостное явление существовала в монастырях, тем не менее, не подменяя собой соборной жизни церкви, с которой в России боролась иерархия и государство. "Раскруткой" этой самой «духовной жизни» занялось "старчество". Следует сказать и о самом институте «старчества».

Старчество - это особый монашеский институт древней церкви, также как и «духовная жизнь», вычитанный последователями новой веры в древних патериках, а на практике полученный из молдавских монастырей и хлыстовских сект. «Старчество» предполагало использование особой психической практики, фокусирующей всё внимание её адептов на отслеживании помыслов и иной рефлексии, а также на регулярном откровении своих переживаний "старцу". Такая практика позволяла выделить склонных к такому "духовному деланию" людей и составить из них особую духовную общину во главе со "старцем", являющимся как бы вторым (а зачастую и первым, основным) духовником после принимающего исповедь в церкви. Формирование такого рода исповедальных (духовных) общин создавало внутри никонианской церкви, как бы ещё одну церковь, иерархией которой и были так называемые "старцы". Так, например, даже сами представители господствующей церкви признают, что «...за последние годы старцы вкупе с "младостарцами" набрали силу и стали своего рода неформальными церковными лидерами. В духовных чадах, к примеру, отца Наума числятся настоятели, игуменьи и монашествующие едва не половины среднероссийских монастырей - женского Ново-Голутвинского, Оптиной Пустыни и многих других. И в случае их публичного противостояния руководству Церкви исход непредсказуем…в последнее время старец Наум уже открыто называет Патриарха Алексия П Антихристом».

Возвращаясь к феномену двоеверия, следует вспомнить об униатстве и его никонианском отражении – «единоверии», - этих родовых признаках «церквей - сестёр». Старый обряд в том и другом случае является проявлением двоеверия, не вполне преодолеваемым рудиментом, таким же, каким было древнее язычество для молодого православия на Руси. Двоеверие - это своего рода общественная шизофрения (раздвоение личности), ведущая к всевозможным духовным и физическим деструкциям

Так отказ от естественной половой жизни порой ведёт к психическим комплексам, а нередко к гомо- и бисексуализму. Примеров этому явлению множество - известный в столичных кругах сексуальных меньшинств, Р.Ш., в беседе с автором вспоминал, что в окружении одиозного («голубого») епископа Арсения, хиротония всегда обуславливалась оказанием эротических услуг известного свойства. Например, некий о. Максим (Г.), в своё время добивавшийся рукоположения у названного «владыки», получил недвусмысленное разъяснение о том, что ему для этого следует сделать. Впрочем, препятствием для о.Максима это не явилось. Случаются и другие крайности, когда двое женатых кандидатов в семинарию, духовных детей протоиерея Артемия Владимирова, настоятеля храма Всех Святых, что в Красном Селе и постоянного ведущего радиостанции "Радонеж", вещающей с 1991 года по благословению патриарха РПЦ, "на собеседовании вдруг признались, что по рекомендации своего духовника половой жизни стараются избегать, а детей заводить не собираются вообще. Другому своему подопечному, уже имеющему детей, отец Артемий внушил, что теперь заниматься сексом ему грех, и прописал воздержание. А чтобы плоть "не бунтовала", рекомендовал поменьше кушать, в результате чего тот стал падать в голодные обмороки. И это далеко не единичные случаи. Сам отец Артемий пользуется популярностью среди определенного круга верующих, в основном это экзальтированные молодые особы".

Педерастия в РПЦ стала уже притчей во языцах, и описывать её нет необходимости, но вот объяснить её причины пока не удавалось. Выскажу лишь своё скромное предположение, что таковая может отчасти проистекать в том числе и из религиозной неполноценности, вызванной двоеверием. Рудименты православия стесняют свободную поступь представителей новой религиозности, путаются под ногами и мешают никонианству стать самим собой. Так до сих пор муссируется половая проблематика Григория Распутина ввиду возможной его канонизации. Представляется, что было бы правильней и последовательней отказаться позиционировать себя православными, и тогда половые особенности перестанут быть преградой для подобного рода канонизаций. Это также дало бы дополнительные козыри в плане международного имиджа патриархийной структуры, позволило бы стать в глазах западного сообщества современным и отвечающим духу времени религиозным, а по-сути, государственным объединением. В то время, как в Западной Европе и США только начинает открыто формироваться епископат, состоящий из представителей сексуальных меньшинств, в нашем отечестве он уже не только давно существует, но даже мог бы обеспечить возможность соответствующих прославлений. Это бы также освободило РПЦ от несвойственной ноши носителя национальной идеологии, ярким проявлением непосильности которой служат продолжающиеся метания вокруг фигуры последнего императора с его фактическим обожествлением и требованием национального покаяния.