Александр Писаревский
Вот уже несколько лет прошло с того момента, как между староверием и новообрядчеством в версии Московской патриархии начались регулярные контакты. Кто-то называет это диалогом, кто-то просто встречами, а кто-то экуменическими собеседованиями. Между тем ни стратегические, ни даже тактические цели этого процесса не известны. Время от времени всплывают отдельные высказывания о добрососедстве, о дружбе, о сближении. Одним из наиболее частых поводов для таких встреч называется так называемый имущественный вопрос. Наблюдатели отмечают, что сама постановка этого вопроса воспринимается по разному у сторон "диалога". В чем кроется важность этого вопроса? Почему старообрядцам его обсуждение остро необходимо, а новообрядцам более чем неприятно? Почему старообрядцы что-то все время просят, а новообрядцы ничего не хотят давать? И должны ли они чего-то давать?
Итак, немного истории. До реформы Патриарха Никона вся Русская Церковь была единой. Все жители Руси от крестьянина до Патриарха молились по одним и тем же книгам, в одних и тех же храмах. С началом разделения Церкви сразу встал вопрос. Кто, где и как будет молиться?
В современном гражданском обществе проблема была бы решена просто. Кто хочет молиться по-старому, пускай и молиться в своих старых храмах. Кто хочет по-новому, пускай молится, через 15 лет регистрирует новую конфессию, строит новые храмы и живет с миром. Однако в середине XVII века было еще очень далеко до развитого гражданского общества. А потому все церковное имущество передавалось не тем, кто им владел по праву вероисповедания, а имеющим силу. Не по дням, а по часам вооруженное и хорошо организованное меньшинство стал лишать невооруженное большинство своего имущества.
Первая волна новообрядной "экспроприации" приходится на период патриаршества Никона и до свержения царевны Софьи. С началом реформы Патриарх Никон целенаправленно и методично стал лишать сторонников старого обряда санов, должностей и храмов. Из Кремлевских соборов были изгнаны множество настоятелей и простых священников. К концу 50-х годов XVII века староверы лишились большинства московских церквей и центральных храмов крупнейших городов Руси. В 60-х настала очередь монастырей. Где-то явочным порядком, а где-то с помощью вооруженной силы никониане захватили основные монастыри. Соловецкий и Палеостровский монастыри, Нилова пустынь – вот лишь некоторые названия древних прославленных обителей, чья участь была решена силой оружия. В середине 70-х годов XVII века после событий "хованщины" старообрядцы лишились последних московских храмов. В этот период новообрядная Церковь ставит во главу угла не только борьбу с древлеправославием как религиозным движением, но и старается лишить его всякого имущества и экономической базы. Новообрядческие соборы 1681 и 1685 годов выхлопотали у правительства кодификацию комплекса мер, направленных на конфискацию имущества у старообрядцев. В знаменитом, называемом еще драконовским "Двенадцатистатейнике" царевны Софьи говорилось: "Поместья их и вотчины, и дворы, и лавки, и промыслы, и заводы отписывать на себя Великих Государей и продавать по оценке с большой наддачей для того, что по таким сыскным делам на прогоны и посыльным людям в жалованье их Государские денежные казны исходит не малое число". Впрочем, Патриарх Иоаким мало доверял усердию светских властей, а потому издал ряд указов от своего имени. Один из них гласил: "смотреть накрепко, чтобы раскольники не жили в волостях и в лесах, а где объявятся – самих ссылать, пристанища их разорять, имущество продавать, а деньги присылать в Москву". К концу 1680-х годов у староверов были отняты почти все дораскольные храмы. Из жития преподобного Иова Льговского, других исторических документов мы знаем, что даже удаленным от центра и заново отстроенным древлеправославным церквям и монастырям постоянно угрожала опасность.
Вторая волна "экспроприации" начинается уже в царствование Петра. Сам царь, будучи холодным прагматиком, относился к старообрядцам без особого религиозного пристрастия. Однако будучи враждебно настроенным к старозаветной московской старине и подогреваемый епископатом малороссийскго происхождени, он нередко одобрял самые жестокие репрессии против староверов. Особенно если они могли принести какой-то доход государству. По советам Феофана Прокоповича и Питирима Нижегородоского Петр ввел знаменитую двойную подушную подать для староверов. После указа за старообрядцами на целые десятилетия укрепилось прозвище "двоедан". С именем Петра, а точнее его ближайших советников-епископов, связаны совершенно варварские указы об уничтожении удаленных часовен и крестов-голобцов на дорогах. Иерархи опасались, что в таких местах староверы будут собираться на молитву. С именем нижегородского митрополита Питирима связаны и самые жестокие репрессии, той поры называемое "питиримовое гонение". В ходе его было уничтожены десятки старообрядческих скитов и часовен. Их имущество, разумеется, переходило в собственность господствующей Церкви.
Появление синода внесло определенные коррективы в имущественную подоплеку гонений. Натерпевшись от царя унизительного лишения патриаршества и учреждения духовного "коллегиума", новообрядческие архиереи надеялись на карт-бланш в вопросах гонений. Не имея возможности заниматься внутрицерковными проблемами, в первые годы своего существования синод сконцентрировался на борьбе с "расколом". До его образования этим занимались гражданские структуры: антираскольничьи конторы, Преображенский приказ, тайна полиция и пр. В начале двадцатых годов XVIIIвека синодалы попытались взять в "духовное окормление" все стороны борьбы со старообрядчеством – начиная исповедями- допросами и заканчивая распределением имущества казненных. Петр попытался, не допустить этого и оставил за администрацией губерний контроль за арестованными и их имуществом (исключая, разумеется, церковное). На местах, однако, все решалось влиянием местного начальства. В отдельных губерниях вооруженные отряды из новообрядческих священников и монахов занимались вразумлением через убийства и грабежи (сохранились отчеты по всем таким "зачисткам"), в других местах гражданские власти смогли ограничить ревность "святых" отцов. Так воевода князь Трубецкой в своем донесении указывал, что значительное часть служебного времени тратит на защиту местного населения, поскольку миссионеры "чинят обиды, притеснения и разорения… бьют, мучают население и что имеется, все грабежом отнимают".
Остается только догадываться, какой экономический ущерб понесло хозяйство России в ходе гонений петровского времени. Если бы Петр не был так доверчив к мнениям окружавших его архиереев, то его экономические успехи были более внушительными. Карательные экспедиции в места концентрации староверов продолжаются все царствование Петра I, Анны Иоановны и Елизаветы. Одним из самых масштабных карательных операций постпетровского периода стали "ветковские выгонки" - карательные операции на территории Ветки, нынешней Гомельской области. У старообрядцев тогда было отнято значительное число храмов, иноческих обителей, мощи святых, иконы, книги и церковная утварь.
На царствования Екатерины II, Павла I и Александра I пришелся период относительного спокойствия. Практически с нуля, за несколько десятилетий старообрядцы сумели отстроить несколько сотен храмов и монастырей, собрали новые коллекции старопечатных и рукописных книг, икон. Этот период был прекращен новой, третьей волной "экспроприации". Она пришлась на царствование Николая I и первую половину царствования Александра II. Центральной фигурой этого гонения стал Московский митрополит Филарет (Дроздов). Листая его труды и письма можно заметить постоянный лейтмотив экономической составляющей борьбы со Старой Верой. Среди мыслей предложенных Филаретом и реализованных Николаем есть разные схемы изъятия церковных ценностей, запрет на профессии, стеснительные меры ведения хозяйства и ремесла, а также знаменитая идеологема "один класс – она вера". Этот принцип было позже реализован в законе, подготовленном министром внутренних дел Бибиковым. Этот нормативный акт обязывал всех вступающих в купеческие гильдии принимать "никонианство". В годы филаретовского гонения в пользу синодальной Церкви было отобрано поистине колоссальное имущество. Были полностью разграблены монастыри Выга, Иргиза, Стародубья. В Москве были запечатаны алтари Рогожских храмов и обращён в старообрядное униатство (единоверие) Преображенский монастырь. Повсеместно закрывались храмы и домашние моленные. Коллекции икон, книг и церковной утвари изымались даже у частных владельцев. Чиновник по делам раскола Мельников-Печерский писал: "Многие сотни молитвенных зданий были уничтожены; десятки тысяч икон, сего древнего достояния прадедов были отобраны; огромную библиотеку можно составить из богослужебных и других книг, взятых в часовнях и домах старообрядцев…" Эпоха Филарета была воистину катастрофической не только для староверов, но и для древней русской культуры. Многие отнятые древности уничтожались на месте и погибли безвозвратно.
После дарования свободы вероисповедания в 1905 году старообрядческая и гражданская пресса неоднократно ставили вопросы о возврате хотя бы части религиозных ценностей отнятых во время филаретовской волны гонений. Однако господствующая Церковь оставалась глуха к этим призывам. "Что упало – то пропало", - улыбались в стриженые бороды синодальные владыки.
Странной, не христианской кажется экклезиология обладания крадеными святынями. Молишься в отнятом храме, поклоняешься украденной иконе, целуешь похищенный крест. Быть может, за эту святыню был кто-то убит… Современным священникам РПЦ МП проще, они в своем большинстве не занимались кражами и гонениями. Украденному до тебя, молиться как-то не так боязно. А как должен был чувствовать себя митрополит Филарет (Дроздов)? Он сам отдавал приказы, сам входил в отнятые храмы, надевал на себя краденые митры, благословлял верующих крадеными крестами. Неужели ничего не шевельнулось в душе? Или не душа там была, а кусок камня, обитый грубой медной басмой? В 90-е годы прошлого, XX века старообрядцы пытались вернуть колокол Рогожской колокольни, который случайным образом оказался в храме Казанской Богородицы, что на Красной площади. Поговорили с духовенством храма, пытались призвать к совести, к исполнению евангельских заповедей. Ничего не получилось. Как будто и не было 70 лет советской власти и безбожных гонений. Все те же маслянисто-враждебные улыбки, все те же равнодушно-презрительное: "Что упало – то пропало…" А по уходу староверцев, все то же горько-ностальгическое сожаление об ушедших временах Николаев Первых и Победоносцевых: "Так бы и запороли на конюшне, окаянных…"
Четвертая волна "экспроприации" старообрядческого имущества началась после Октябрьской революции. К 1940 году большевики закрыли большинство старообрядческих храмов и все монастыри. В Москве остался лишь один "нетронутый" властями храм – Покровский собор. Огромные коллекции иконы и книг изъятые в этот период стали достоянием государственных структур. Храмы разбирались на кирпич, превращались в дома культуры, гаражи сельхозтехники и овощехранилища.
К 1988 году, началу новой эры свободы совести старообрядчество подошло ослабленным. Не сговорившись с безбожной властью, оно не имело ни финансовых преференций, ни номенклатурного обслуживания, ни государственно-партийного покровительства. Процесс возрождения оказался долгим и непростым. Вставая с прокрустова ложа, которое ему выделил Совет по делам религий, староверие не вдруг и не сразу осознало все реалии происходящего. А реалии были просты и традиционны как санный след на раскисшем и проваливающемся весеннем снегу. Началась пятая волна экспроприации старообрядческого имущества. Все вокруг оказалось уже поделенным и расхватанным. Московская Патриархия объявила себя главной наследницей древней Руси и единственным претендентом на дореволюционное церковное имущество. То здесь, то там еще не занятые старообрядческие храмы прибирались к рукам епархиальными архиереями РПЦ МП. Огромные коллекции старообрядческих икон и церковной утвари, задерживаемые на таможне, торжественно "возвращались" Московской патриархии. Даже в тех местах, где староверы успели подать заявки на возвращение храмов, делается все возможное, чтобы не допустить этого. В последние годы эта тенденция только усиливается. Можно только предполагать, что случилось бы, если бы на пути аппетитов господствующего исповедания не существовало жесткой преграды в виде светского гражданского законодательства. Кто знает, что будет дальше? Будут новый президент и новый Патриарх, и быть может чья-то рука, привычная к трикирию и напрестольному кресту снова начертает слова: "Смотреть накрепко, чтобы раскольники не жили в волостях и в лесах, а где объявятся – самих ссылать, пристанища их разорять, имущество продавать, а деньги присылать в Москву".